Фрейд сравнил депрессию с родственным нормальным состоянием — печалью. Если ребенок утрачивает объект, либидный поток, больше не связанный с объектом, затопляет его психику и может вызвать панику. В состоянии печали взрослый научается контролировать этот поток, сдерживая необходимое высвобождение либидо. Привязанность к утраченному объекту репрезентируется сотнями воспоминаний. Стирание каждого воспоминания происходит отдельно, на что требуется время. Фрейд назвал этот процесс «работой скорби». Такая работа трудна и неприятна, многие стараются ее отсрочить, предаваясь иллюзии, что умерший все еще жив. Затухание эмоциональной жизни в состоянии печали, вероятно, объясняется идентификацией с умершим человеком.

Иллюзия, что умерший жив, и идентификация с ним — взаимосвязанные явления. Каждый скорбящий склонен упрощать свою задачу, создавая после утраты реального объекта замещающий объект внутри себя. Для этого используется тот же механизм, что у всех разочарованных людей, в том числе страдающих депрессией, а именно регрессия от любви к инкорпорации, от объектного отношения к идентификации. Нередко случается, что скорбящий в каком-то аспекте уподобляется утраченному объекту: его волосы седеют, меняется речь и жесты, возникают боли в сердце, если умерший страдал сердечным заболеванием. Фрейд указывал, что уподобление происходит не только при утрате вследствие смерти, но и в случаях чисто ментальной утраты.

Он ссылается на женщин, перенявших черты своих бывших любовников. Булимия (реминисценция о тотемных празднествах дикарей, учрежденная в форме поминок), которая бессознательно означает съедение умершего, как и отказ от пищи, бессознательно отвергающий эту идею, умещаются в границы нормальной печали. Все это служит доказательством идентификации с умершим, субъективно воспринимаемой как оральная инкорпорация, происходящая на том же уровне, что и при психотической депрессии, но с меньшей интенсивностью.

Изучение фольклора о смерти и похоронных обычаях убеждает в универсальности интроекции как реакции на утрату объекта. Черное траурное одеяние представляет собой пережиток обычаев древности, когда смерть близких обязывала к смирению и посыпанию головы пеплом, символизирующих идентификацию с умершим.

Приведенный материал подкрепляет предположение Фрейда: «Весьма возможно, что идентификация — всеобщее условие, при котором ид расстается со своими объектами». Многие их тех, кто потерял родителей в раннем детстве, проявляют признаки оральной фиксации и склонны устанавливать наряду с объектными отношениями обширные идентификации, т. е. инкорпорировать свои объекты.

По-видимому, нормальному человеку легче освободиться от связей с интроектом, чем с внешним объектом. Учреждение интроекта — это способ облегчить окончательное освобождение. Состояние печали имеет двухактную динамику: интроекция; освобождение от привязанности к интроецированному объекту.

Если скорбящий относился к утраченному объекту крайне амбивалентно, изживание печали осложняется и даже становится патологичным. В этом случае интроекция приобретает садистское значение, инкорпорация представляет тогда не только стремление сохранить любовный объект, но также попытку разрушить ненавистный объект. Когда враждебность такого рода выступает на передний план, интроекция вызывает новое чувство вины.

В случаях смерти, по-видимому, всегда мобилизуется амбивалентность. Человек, который желал кому-то гибели, может воспринять смерть этой особы как исполнение желания. Смерть порой радует, поскольку постигла другого, а не испытавшего облегчение субъекта. Лица с нарцис-сической ориентацией бессознательно склонны упрекать умерших друзей за свою болезненную печаль. Эта реакция порождает чувство вины и угрызения совести. На самом деле даже в обычных похоронных ритуалах нет недостатка в угрызениях совести.

Попрошайки и недобросовестные фирмы умело улавливают состояние раскаяния и знают, как извлечь из него выгоду.

Идентификация с умершим человеком имеет также значение наказания: «Ты хотел, чтобы умер другой, поэтому сам должен умереть. В данном случае скорбящий боится, что, коль он вызвал смерть благодаря «всемогуществу» своего желания, мертвец будет стремиться к отмщению, может воскреснуть и убить его. В свою очередь, этот страх усиливает амбивалентность. Отсюда стремление и умиротворить умершего (de mortuis nil nisi bonum), и заново более эффективно его убить. Благочестивые ритуалы — караул у гроба, бросание земли в могилу, установление на могиле монумента (могильного камня) — восходят к архаическим мерам, предотвращающим возвращение умершего. Вообще печаль представляет собой «приручение» примитивного бурного аффекта, разрядке которого сопутствуют страх и самодеструкция, что можно наблюдать у дикарей.

Эмоциональные вспышки тем сильнее, чем более амбивалентным было отношение к утраченному объекту. Наша печаль, длящаяся некоторое время, защищает, следовательно, от разрушительной силы примитивного аффекта. В заключение констатируем, что печаль характеризуется амбивалентной интроекцией утраченного объекта, таким же эмоциональным отношением к интроекту, которое проявлялось к объекту, и участием во всем процессе чувства вины.

Сходные механизмы действуют при разных видах печали. В состоянии печали снижается самоуважение. Слегка опечаленный индивид нуждается в утешении, жалости, «ресурсах». Глубоко опечаленный индивид отворачивается от объектов и становится нарциссичным, инкорпорируя неудовлетворивший объект. После интроекции борьба за восстановление самоуважения продолжается на интропси-хическом уровне.

При определенных условиях нарциссическая потребность опечаленной особы и конфликты вокруг интроекции интенсивнее, чем обычно. Это происходит, если: а) любовь к утраченному объекту была незрелой и он использовался просто как поставщик нарциссических ресурсов; б) отношение к объекту отличалось амбивалентностью; в) индивид орально фиксирован и бессознательно сексуализирует «питание».

Предрасположенные к депрессии типы обладают, как указывалось, всеми тремя характеристиками: повышенной нарциссической потребностью, выраженной амбивалентностью, акцентированной оральностью. Если такой индивид утрачивает объект, то ненавидит его за «уход» и пытается магическими средствами принудить к восполнению утраты. Индивид продолжает эти попытки и после амбивалентной интроекции объекта, стремясь же уменьшить чувство вины, лишь усугубляет его. Собственно депрессию составляет высококатектированная борьба с интроектом. Депрессия является отчаянной попыткой вынудить орально инкорпорированный объект даровать прошение, защиту, любовь и безопасность. Деструктивные элементы, высвобожденные этим насилием, порождают чувство вины и страх перед возмездием. Депрессивный индивид оказывается в невыгодном положении, так как боится, что предоставление столь необходимых ему ресурсов одновременно означает месть со стороны объекта или интроекта.

Амбивалентность входит в картипу печали не только в случаях депрессии. Она проявляется и в навязчивых самообвинениях при смерти близкого человека. Для депрессии патогномонична глубина, определенность и полнота регрессии, которая распространяется за пределы анальной стадии вплоть до оральности и нарциссизма.