Крайнее подчинение как условие сексуального удовлетворения представляет собой перверсию, которая довольно часто встречается у женщин и иногда у мужчин. В этой перверсии чрезмерно преувеличиваются некоторые особенности, свойственные любой влюбленности. От собственного существования акцент смешается на личность партнера, пациент живет только жизнью партнера: он — ничто, партнер — все. «Влюбленный» готов на любые жертвы ради партнера (особенно ради завоевания интереса партнера к себе). Влюбленность как таковая, конечно, не перверсия, но она становится перверсией, если сексуальное возбуждение возникает только при чувствовании собственной незначительности в сравнении со значимостью партнера.

Данное описание показывает, что рассмотренная перверсия — это переходное состояние между безумной влюбленностью и мазохизмом. Общее с влюбленностью — в мо-номаническом характере перверсий, общее с мазохизмом — в наслаждении своей незначительностью. Чувство собственной ничтожности и величия возлюбленного — прежде всего, реминисценция о времени, когда такое положение буквально верно, т. е. пациент был ребенком и наслаждался взаимной любовью со взрослым. Покорность намекает на эдипов комплекс, и некоторые его проявления вообще-то часто встречаются у истеричных особ. Когда покорность усиливается до степени перверсии, она особенно отражает один из аспектов любви ребенка к родителям.

Ддостижение пика объектного отношения привносит своеобразную регрессию к самой ранней его предтече: возникает инкорпорация(психическое поглощение), воспринимаемая как союз, и исчезает чувство разобщения. Безумная влюбленность характеризуется чувством единения: «Мы — одно целое, но партнер — более важная половина ». Переоценка сексуального партнера одновременно означает сопричастность к его величию. В этом смысле любовь всегда подразумевает «нарциссическоеудовлетворение», возобновление утраченного и спроецированного всемогущества.
В более выраженном виде подобное чувство встречается во взаимоотношениях, которые наверняка не следует называть любовью. У некоторых особ переоценка партнера не противоречит отсутствию интереса к нему, и вообще партнер не мыслится как личность. Сегодня объектом восхищения может быть один партнер, завтра другой. Такие типы так и не становятся индивидуальностью и поэтому нуждаются в «сильном» союзе, чтобы обрести способность чувствовать собственное существование. Это те, кто задержался на оральной стадии и всегда нуждается в доказательстве любви к себе, но сами не способны на активную любовь («любовные наркоманы»).

Реализация нарциссических устремлений осуществляется разными способами. Индивид, например, воображает, что он инкорпорирован объектом и представляет собой лишь часть более могущественной личности, тем самым преодолевается собственная неадекватность. Идея инкорпорации объектом может одновременно служить в качестве защиты от садистского желания самому поглотить объект. Если возникает чувство, что единение с партнером достигается без каких-либо действий, насилие оказывается ненужным. Отвержение садизма, однако, не всегда успешно, и часто совершенно понятно, что покорная «любовь к могущественному партнеру имеет весьма амбивалентную природу.
«Крайняя зависимость» как перверсия основывается на бессознательной фантазии о существовании в качестве части тела партнера. Эта фантазия способствует избавлению от страха оказаться покинутым, нарушавшего прежде сексуальное наслаждение.

В 1925г. Иозин Мюллер описала такого рода случай: «Пациентка вообразила, что является пенисом своего возвышенного отца и, следовательно, его любимой и самой важной частью». Впоследствии Франсис Дери выдвинула идею, что фантазия о становлении частью тела партнера основывается на крайней зависимости. Другие авторы подтвердили эту гипотезу.
Идентификация с пенисом партнера встречается у обоего пола. Основная фантазия мужчин-трансвеститов: «Я проявляю себя как фаллическая женщина», часто конденсируется с фантазией о исполнении роли пениса.

Пациент связывал свою женственность с простодушной нарциссической любовью к собственному пенису. Он называл пенис ласкательным именем. Даже женское имя, которое ему нравилось принимать при вхождении в роль девушки, очень походило на ласкательное имя его пениса. У девушек идентификация с пенисом встречается даже чаще, чем у мужчин. У них фантазия о становлении пенисом — это бегство от конфликта между двумя противоположными тенденциями: желанием иметь пенис и стремлением любить мужчину. Фантазия об идентификации с пенисом и тем самым обретении неразрывной гармонии с мужчиной служит сверхкомпенсацией противоположной идеи, подвергшейся вытеснению: «Хочу лишить мужчину пениса, поэтому боюсь его мести».

Опасности, отвергаемые этой фантазией, могут иметь разную природу. При идентификации с «материнским пенисом» отрицаются существа без пениса, при идентификации с отцовским пенисом отрицается тревога по механизму идентификации с агрессором.

Всякий раз, когда отношение к пенису направляется фантазиями об интроекции, это отношение основывается на прегенитальной истории. Пенис, с которым идентифицируются зависимые индивиды, репрезентирует также ребенка, плод (содержимое материнского лона), молоко. Пенис только последнее звено в длинной цепи интроектов.
В некоторых формах почитания героев сходным образом обнаруживается крайняя зависимость, основанная на бессознательной фантазии о существовании в качестве части героя. В одном из видов религиозности набожность связывается с фантазией, что Бог не обладал бы совершенством без человека, как и человек без Бога. В разработке фантазии некто не просто слаб, беспомощен и всего лишь часть могущественного партнера, но также репрезентирует самую важную и сильную сторону партнера. Тогда как некто фактически зависит от партнера, партнер в свою очередь мыслится как магически зависимый от этого лица.