Процесс совершенствования приемов лечения, созданных Фрейдом и описанных в его статьях по методологии, не назовешь последовательным. Достаточно вспомнить перипетии, связанные с принципами отстраненности, зачастую не стеснявшими Фрейда на практике, хотя его последователи превратили их в свод безусловных запретов, от которых психоаналитики начали избавляться лишь в последние двадцать лет по мере того, как представление об «отражающем» аналитике стало уступать место концепции «активного аналитика».

Эти перемены происходят в рамках клинической теории психоанализа, которая, по мнению Гилла и Клейн, является единственной необходимой его теорией, вмещающей в себя концепции и гипотезы, объединяющие психоаналитическое сообщество. Перемены в области клинической теории психоанализа коснулись, прежде всего, представлений о реляционном аспекте психоаналитического метода лечения. Поэтому в настоящее время иначе расставляются акценты при интерпретации переноса, контрпереноса и сновидений. Кроме того, ныне в процессе формирования психоаналитической теории учитываются результаты исследований грудных детей.

Изменение представлений о переносе и контрпереносе

Различия между классической и современной моделями переноса, отмеченные Купером, могут служить иллюстрацией перемен, которые произошли в этой области. В рамках классической модели перенос трактуется как невротическое повторение прошлого, при котором возникает далекая от реальности комбинация прошлого и настоящего. В связи с этим цель толкования переноса заключается прежде всего в разграничении прошлого и настоящего, что позволяет пациенту отказаться от желаний, которые продиктованы переносом и носят инфантильный характер.

Таким образом, взгляд аналитика обращен в прошлое, и анализ его является ретроспективным; перенос используется для реконструкции «инфантильного невроза», в ходе которой его следует выявить и устранить.
В рамках современной модели уделяется внимание прежде всего текущим обстоятельствам переноса, который рассматривается как новые нынешние отношения, способные выполнять функцию регуляции эмоционального состояния и поведения пациента. В связи с этим Сандлер разграничивает бессознательное прошлого и бессознательное настоящего.

Бессознательное настоящего вмешает в себя элементы бессознательного прошлого, вызывающие насущные желания и текущие фантазии. Таким образом, «инфантильный невроз», выявление и толкование которого считались основными задачами в рамках классической модели, приравнивается к остальным фантазиям, возникающим в сфере бессознательного настоящего. Если прежде аналитик выполнял функцию наблюдателя и толкователя, то ныне он воспринимается как активный участник двусторонних терапевтических отношений.

Посредством интерпретации переноса аналитик старается помочь пациенту не только избавиться от стыда, страха и чувства вины, возникающих в рамках переноса, но и определить значение этих переживаний здесь и сейчас. Сжлователъпо.реконструкция обстоятельств прошлого, соответствующая принципам классической модели, уступает место смыслообра-зуюшей конструкции, созданной пациентом и аналитиком.

Убедительность этого «нарратива» зависит не от степени его соответствия реальности, а прежде всего от степени его пригодности для выполнения семантической функции. Вейсс и его коллеги полагают, что инсценировка в рамках переноса представляет собой не воспроизведение обстоятельств прошлого, а бессознательную репетицию, позволяющую пациенту определить, годятся ли подмостки терапевтических отношений для безопасной проверки новой манеры поведения.

На фоне новой концепции переноса иное значение приобретает и контрперенос, который на протяжении долгих лет считался помехой на пути развития психоаналитического процесса. Паула Хейман впервые заговорила о том, что идеальная «нейтральная» позиция аналитика, который не реагирует на перенос пациента, является фикцией, и назвала реакцию контрпереноса подспорьем для понимания пациента. Исходя из этого отдельные психоаналитики создали концепцию интроецированных объектных отношений, которые воспроизводятся в терапевтической ситуации. При этом пациент воспринимает аналитика в разных ипостасях, а его «готовность исполнить роль», в свою очередь, является предпосылкой для инсценировки.

В этой связи следует упомянуть также о концепции «понимания в рамках сцены» в трактовке Аргеландера. Речь идет о сбалансированном внимании аналитика, позволяющем ему понять сущность «сцены», которую пациент разыгрывает на подмостках терапевтических отношений, отводя вторую роль аналитику. Аналитик старается понять значение этой «сцены» с помошью интроспекции, то есть на основе реакции контрпереноса, не подменяя эмоциональное восприятие поспешными предположениями в духе определенной психоаналитической теории.